Писательницы становятся лауреатами премий и определяют развитие актуальной словесности наравне с авторами-мужчинами, читательницы и вовсе составляют две трети книжной аудитории, хотя еще 200 лет назад такое положение дел казалось невозможным. На дискуссии «Их история литературы: женщины и литературный процесс» критики и литературоведы обсудили, когда и под влиянием каких исторических событий женщины наконец смогли выйти из литературной тени. T&P записали главное.

Переводчицы и редакторки

Анна Нижник: Феминистская литературная критика говорит, что позиция женщины — это позиция угнетенного субъекта. Первый вопрос: насколько субъект на самом деле угнетен? Второй: если это специфическая позиция, то где находится женщина? Как с точки зрения этого гендерного порядка выстраиваются литературные институты и иерархии?

Мария Нестеренко: Женщины входят в литературу не через парадный вход, а через незаметную боковую дверь — в качестве переводчиц (дворянки хорошо владели иностранными языками) и детских авторов (считалось, что раз женщины занимаются воспитанием, то нужно поощрять их писать для детей). На вхождение женщин в литературу влияло то, что они не могли служить и получали более специфическое образование. Даже в институтах благородных девиц серьезное внимание уделялось только языкам. Поэтому первоначальный капитал, с которым женщины входили в литературу, был ниже, чем у мужчин.

Евгения Вежлян: С XIX века у женщины достаточно определенная позиция в литературе. Она помогает сложиться пространству литературной социальности, изначально воспринимается как помощница, которая делает то, чем занимающий более статусную позицию мужчина-литератор заниматься не станет.

Нина Александрова: Это очень самоутешительная оптика, но все мы знаем о печальной судьбе Софьи Толстой, которая сама была талантливой писательницей, но все положила на алтарь посредничества в литературе.

Евгения Вежлян: Внутри советской литературной системы были очень проблематичные гендерные отношения. Произошло наложение систем, с последствиями которого мы имеем дело и по сей день. В 1920-е годы женщина могла стать членом Союза писателей, и даже достаточно высокопоставленным, но не его председателем. Так женщина рассматривалась внутри формальной профессиональной иерархии.

Михаил Эдельштейн: Но ведь была и неформальная. То, что Ахматова — женщина, никому не мешало ездить к ней, как она сама это называла, на «большую Ахматовку». В 1960-е годы в «Новом мире» были Ася Берзер (редактор «Нового мира» под руководством Александра Твардовского (1958–1971), — Прим. T&P) и Инна Соловьева (литературный и театральный критик, сотрудничала с «Новым миром» с 1954 года. — Прим. T&P). Это был так называемый первый этаж, в неформальную обстановку которого приходили читатели и к чему, как известно, ревновал Твардовский и члены редколлегии. Центром притяжения были именно эти женщины, которые в иерархии занимали место подчиненных.

Евгения Вежлян: Женщины в литературе зачастую проецируют на себя исторически доставшееся им отношение как к подчиненным агентам, хотя на самом деле в какой-то момент они начинают играть важную роль в истории позднесоветской и постсоветской литературы. А сегодня, например, лонг-лист премии «НОС» — сплошь женские имена, задающие тренды в современной прозе.

Писательницы

Мария Нестеренко: Первые упоминания о писательницах появляются в XVIII веке, когда женщины начинают время от времени публиковать в периодике свои стихи и переводы. В начале XIX века Карамзин пытается вовлечь женщин в процесс производства культуры, но пока не в качестве самостоятельных авторов, а скорее как посредников — хозяек литературных салонов, воспитательниц нового поколения и агентов, развивающих литературный язык.

В XIX веке в России появляются первые писательницы, ярко заявляющие о себе. Пальма первенства среди женщин, дерзнувших заняться поэзией, принадлежит Анне Буниной. Она сама создала себя: уже в довольно зрелом по тем временам возрасте (28 лет) покинула свой провинциальный дом и уехала в Петербург, где все свое небольшое наследство пустила на самообразование и позже примкнула к любителям русского слова.

Татьяна Венедиктова: В англо-американской литературе XIX века женщины очень заметны: это сестры Бронте, Джордж Элиот, Эмили Дикинсон, Жорж Санд.

Есть три точки, по которым проходит преемственность между попытками женщин состояться в литературе тогда и сейчас. Во-первых, вопрос: у кого я учусь, кому наследую? В мужской литературе он был традиционно описан как страх влияния. В женской этого не было. Эмили Дикинсон принадлежит фраза: «I never had a mother» («У меня никогда не было матери»). С матерью у нее были прекрасные отношения, это высказывание о том, что у Дикинсон не было «старшей» женщины-автора.

Во-вторых, трудно предъявить себя публично как серьезного автора. Известный английский критик Мэтью Арнолд после встречи с Шарлоттой Бронте сказал, что в ней есть нервная болезненность, что она ведет себя не очень адекватно, все время переступает предел декорума. Отсюда попытки писать под мужским псевдонимом: так тебя видно.

Третья точка — это манера письма, право думать, интимно переплетающееся с манерой использовать слова.

Михаил Эдельштейн: На рубеже XIX–XX веков в России начинается процесс размножения возможных женских ролей в литературе. Сегодня позиций в социологическом плане уже так много, что больше нет четко определенных гендерных ролей. Можно писать под мужским псевдонимом, утрировать свою женственность, отрицать и игнорировать, разными способами ее обыгрывать. Женская литература — это частный случай того, что происходит с литературной системой вообще.

Анна Голубкова: Положение женщины в литературе теснейшим образом связано с ее положением в обществе. Назовите хотя бы одну нормальную женскую авторскую судьбу начала XX века. В основном трагические — например, жизнь Нины Петровской.

Михаил Эдельштейн: Были и истории успеха: Зинаида Гиппиус, Анастасия Вербицкая, Лидия Чарская.

Мария Нестеренко: Масса женских имен рубежа XIX–XX веков сегодня выпала из литературного поля. Если среднестатистического читателя спросить об авторах-женщинах того времени, то, скорее всего, мы услышим об Ахматовой, Цветаевой, в лучшем случае о Гиппиус. Но этих имен гораздо больше, и хочется, чтобы их тоже знали. Сейчас мы (издательство Common Place. — Прим. T&P) выпустили «Одеяло из лоскутьев» Любови Копыловой — книгу совершенно точно забытой писательницы. Также у нас вышла «Аничкина революция» Натальи Венкстерн, которую запретили якобы за некие разнузданные эротические сцены. Издали мы и «Фронт» Ларисы Рейснер — хотя ее трудно назвать забытой фигурой, но ее писательское наследие все-таки оказалось в тени.

Читательницы

Татьяна Венедиктова: Становление большой литературы происходило при участии читающих женщин. Оноре де Бальзак начинал как жанровый автор — писал «черные романы», которые хорошо продавались. У него сложилась репутация молодого холостяка, и он обращался преимущественно к дамской аудитории. Бальзак придумал современный тип немолодой, наверное, не очень красивой, незнатной, зато мыслящей и непременно страдающей женщины. Читательницы заваливали его письмами: поправляли, указывали на неправдоподобные моменты, предлагали сюжеты из собственной жизни. Через этот процесс взаимодействия и возник Бальзак.

Анна Голубкова: В России в начале XIX века литературный язык еще только формировался, в нем было много церковнославянизмов. Пушкин считал, что надо писать так, «чтобы было понятно женщинам» — то есть более разговорным языком. Читательницы выполняли роль языкового фильтра.

Анна Герасимова: Сегодня, по статистике Бориса Дубина, примерно две трети российских читателей — это женщины. Поэтому когда речь заходит о женском чтении, то мы скорее говорим о чтении вообще. В социологическом исследовании петербургских библиотек Михаила Соколова говорится о гендерных предпочтениях в жанровой литературе. Например, романтическую фантастику читают только женщины, а боевики в стиле «Слепой против Бешеного» — исключительно мужчины. Чем менее жанрово маркирована литература, тем менее в чтении заметно гендерное разделение.

По статистике народных библиотек конца XIX века, женщины, читавшие романы, составляли всего несколько десятых процентов населения. В области чтения они вышли вперед в 1920-е годы. Причем их сознательно «выводили»: женщина была нужна социуму, в том числе и как читательница. Ликбез проходили все, вне зависимости от пола. Взлет чтения среди женщин обусловлен тем, что им просто дали возможность этому научиться.

Анна Нижник: Не совсем так. Не просто какие-то добрые люди взяли и в 1920-е годы научили женщин читать и писать. Это происходило еще до революции, это был долгий процесс, и женщины социализировались сами в результате напряженной борьбы за право говорить и быть услышанными.

Литература

• Александрова Н. Введение в женское письмо

• Венкстерн Н. Аничкина революция. М.: Common Place, 2018

• Голубкова А. Женское vs писательское. Трагическая судьба Нины Петровской // Новый мир, 2015, №3

• Дубин Б. Классика, после и рядом. Социологические очерки о литературе и культуре. Сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2010

• Дубин Б., Зоркая Н. Чтение и общество в России 2000-х годов // Вестник общественного мнения. №6 (98). Ноябрь-декабрь 2008

• Копылова Л. Одеяло из лоскутьев. М.: Common Place, 2018

• Нижник А. Восстание вещей: о феминистском искусстве // Художественный журнал (Moscow Art Magazine), №105, 2018

• Рейснер Л. Фронт. М.: Common Place, 2018

Мы публикуем сокращенные записи лекций, вебинаров, подкастов — то есть устных выступлений. Мнение спикера может не совпадать с мнением редакции. Мы запрашиваем ссылки на первоисточники, но их предоставление остается на усмотрение спикера.