До 19 мая в выставочных залах Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля («Дом И.С. Остроухова в Трубниках») проходит выставка «Литературные войны 1920–1930-х годов: РАПП и попутчики», посвященная одному из самых сложных и малоизученных периодов в истории русской литературы советского времени. Выставка впервые реконструирует основные этапы и закономерности «огосударствления» литературы, превращения одного из «вольных искусств» в «отрасль духовного производства». О том, как и почему сражались с Владимиром Маяковским, рассказывает специалист по творчеству поэта, заведующая отделом ГМИРЛИ «Дом И.С. Остроухова» Марина Краснова.

Владимир Маяковский был одной из ключевых фигур литературного процесса 20–30-х годов прошлого столетия. После революции он активно включается в литературную жизнь Советского Союза: идет работать в Наркомпрос, пишет пьесу о революции и для революции «Мистерия-буфф», по которой появляется спектакль не только на русском, но и на немецком языке. Ему покровительствует Луначарский.

Маяковский втягивает в свою орбиту многих литераторов-современников, его фигура никого не оставляет равнодушным — и за выпячивание собственного «я» многие критикуют поэта.

«Маяковский шире и больше и футуризма и „Лефа“… Маяковский весь еще в настоящем и, может быть, в будущем…» — писал критик Александр Воронский. «Когда представляю себе Володика по фотографиям, получается крошечная модель Володи. Нужен гигантский портретище, чтобы была хоть тень иллюзии», — вспоминала Лиля Брик. Очевидно, фигура такого масштаба не могла не попасть на многочисленные шаржи и карикатуры — и по тому, как изображали на них Маяковского, можно проследить за тем, как менялось отношение к нему.

«Жадный к поцелуям, варенью и табаку рот»

Шаржи 1920-х подмечают характерные черты внешности Маяковского. Например, крупный рот и нос: «лицо его с желтыми щеками отягчено крупным, жадным к поцелуям, варенью и табаку ртом», — пишет Мария Бурлюк.

Многие современники отмечают его «медвежатость»: Галина Катанян напишет, что не видела никого, кто бы так хорошо танцевал, при этом замечая, что в Маяковском была какая-то медвежья грация. А на одном из шаржей, где представлен писательский зоопарк, Маяковский изображен в виде льва:

Маяковский на карикатурах всегда в костюмах. Порой изображаются какие-то мешковатые вещи, но все современники отмечали безупречный стиль поэта — костюмы сидели на нем как влитые. На многих карикатурах виден любимый клетчатый джемпер, подаренный Марией Бурлюк (в нем Маяковский часто появляется на фотографиях). Именно в 1920-е годы Маяковский формирует свой стиль, частью которого становятся галстуки и бабочки, кепки и шляпы:

Обязательный аксессуар — папироса. Поэт выкуривал до 100 папирос в день, прикуривая одну от другой. Впрочем, часто даже не курил, а жевал — такой элемент образа и стиля; по воспоминаниям современников, Маяковский или крутил папиросу, или гонял ее из одного уголка рта в другой. Даже на своих выступлениях он выходил на сцену, снимал пиджак, закатывал рукава рубашки — и закуривал. И хотя в 1929 году он пишет стихотворение «Я счастлив», в котором описывает жизнь человека, бросившего курить, очевидно, эксперимент этот был не долговечный.

На одной из карикатур Маяковский тащит памятник самому себе — здесь Кукрыниксы иронизируют над самомнением, которое многие критики ставили поэту в вину.

«Тоже фабрика, только без труб»

Маяковский стремится занять место ведущего поэта Советской страны, ему очень важно быть понятным каждому: и рабочему, и крестьянину. Именно поэтому во многих стихах он сравнивает себя то с «заводом, вырабатывающим счастье», то с фабрикой («я тоже фабрика, только без труб»). Даже знаменитая «лесенка» — попытка быть ближе и понятнее. Однако критики замечают, что при всем желании поэта достучаться до каждого поэзия Маяковского все-таки для избранных. Кроме того, роль главного поэта страны крепко занял Демьян Бедный. Все это задевает поэта, ему «…нужно, чтобы читали те, кто не читает, чтобы пришел тот, кто не пришел…» — вспоминал Осип Брик. Чтобы достучаться до тех, кто его не принимает, Маяковский активно участвует в литературных войнах 1920-х годов.

В 1920-е годы возникает множество литературных течений и организаций, ведутся свободные споры и диспуты в переполненной аудитории Политехнического музея. Маяковский мечтает объединить все левые силы и в 1923 году становится организатором группы ЛЕФ («Левый фронт искусства»), в основной состав которой входят Осип Брик, Сергей Третьяков, Борис Арватов, Николай Чужак. В конце марта 1923 года выходит первый номер журнала «ЛЕФ» с программой группы. Маяковский пытается создать в журнале свободную организацию, которая не имеет каких-то жестких рамок. Здесь появляются материалы Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова о кино, Варвары Степановой и Александра Родченко о дизайне. Под одним брендом Маяковский объединяет разные виды искусства.

Во многом ЛЕФ продолжает традиции футуризма — ЛЕФовцы так же говорят о необходимости уйти от всего старого (вспоминается лозунг «сбросить с корабля современности Пушкина, Толстого и Достоевского»). Но появляются новые понятия-положения, основным из которых является «искусство-жизнестроение»: искусство должно отражать современную жизнь. Все, что происходит вокруг, и есть искусство, заявляли сторонники ЛЕФа. К примеру, когда в одном из номеров журнала были опубликованы письма Александра Родченко из Парижа к его жене Варваре Степановой, где он рассказывает, как ест устрицы, но они ему совершенно не нравятся, как ему надоели сыры, как в кабаре «…целый вечер на сцене выходят и ходят и молчат голые женщины», — их критикуют: такие бытовые зарисовки не имеют ничего общего с литературой, не являются искусством.

Еще один пункт в программе ЛЕФовцев — социальный заказ. Маяковский убежден, что требования власти, государства, времени необходимо обличать в стихотворную форму и доносить таким образом до населения. Чем Маяковский и занимается: появляются произведения, в которых отражаются текущие события (поэма «Рабочим Курска, добывшим новую руду…», стихотворение «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру»). Многие критики негативно отзываются об этих стихах, пишут, что это не темы для поэзии. Именно на этой почве происходит конфликт между Маяковским и Пастернаком, который изначально активно публиковался в журнале «ЛЕФ».

«Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский»

Со своими идеями он объезжает более пятидесяти городов Советского Союза, едет за границу. Множество выступлений Маяковского посвящены этой теме — какими должны быть новое искусство и новая литература. На встречах его часто спрашивают, что он думает о том или ином современнике. На этот вопрос Маяковский во многом отвечает в своем стихотворении «Юбилейное»:

Что ж о современниках?!

Не просчитались бы,

 за вас

  полсотни отдав.

От зевоты

 скулы

  разворачивает аж!

Дорогойченко,

 Герасимов,

  Кириллов,

   Родов —

какой

 однаробразный пейзаж!

Ну Есенин,

 мужиковствующих свора.

Смех!

 Коровою

  в перчатках лаечных.

Раз послушаешь…

 но это ведь из хора!

Балалаечник!

Надо,

 чтоб поэт

  и в жизни был мастак.

Мы крепки,

 как спирт в полтавском штофе.

Ну, а что вот Безыменский?!

  Так…

ничего…

 морковный кофе.

В этом стихотворении Маяковский ведет разговор с Пушкиным: «после смерти нам стоять почти что рядом». Художница Евгения Ланг вспоминает, что, когда они прогуливались по Тверской, Маяковский сказал, что памятник будет стоять где-то здесь. Есть также воспоминания о выступлении Маяковского на закрытии «Кафе поэтов» в 1918 году, на котором присутствовал Луначарский. Маяковский попросил наркома просвещения выступить и рассказать со сцены, какой он, Маяковский, талантливый поэт. Луначарский сомневался, но все же вышел на сцену. «По воспоминаниям И. Эренбурга, Луначарский „говорил о таланте Маяковского, но критиковал футуризм и упомянул о ненужности саморасхваливания. Тогда Маяковский сказал, что вскоре ему поставят памятник — вот здесь, где находится „Кафе поэтов“. Владимир Владимирович ошибся всего на несколько сот метров — памятник ему поставлен недалеко от Настасьинского переулка“» (из книги В. Катаняна «Маяковский. Хроника жизни и деятельности»).

ЛЕФ и блеф

На шарже Кукрыниксов, где изображены Светлов, Багрицкий, Маяковский и другие литераторы, бегающие по кругу и тыкающие друг в друга ножами и вилками, Маяковский мало похож на себя настоящего. Здесь он больше похож на тот образ, который описал Михаил Булгаков в «Записках на манжетах»: «никогда его не видел, но знаю… знаю. Он лет сорока, очень маленького роста, лысенький, в очках, очень подвижной. Коротенькие подвернутые брючки. Служит. Не курит. У него большая квартира, с портьерами, уплотненная присяжным поверенным, который теперь не присяжный поверенный, а комендант казенного здания. Живет в кабинете с нетопящимся камином. Любит сливочное масло, смешные стихи и порядок в комнате. Любимый автор — Конан Дойль. Любимая опера — „Евгений Онегин“. Сам готовит себе на примусе котлеты. Терпеть не может поверенного-коменданта и мечтает, что выселит его рано или поздно, женится и славно заживет в пяти комнатах».

Кукрыниксы сотрудничают с поэтом и делают декорации для постановки пьесы «Клоп» в театре Мейерхольда. Их шаржи носят в основном дружеский, ироничный характер. Но в 1930-е на карикатурах появляется злой смех:

В 1927 году выходит статья Вячеслава Полонского «ЛЕФ или блеф?», в которой жестко критикуются все участники Левого фронта искусств. В финале автор статьи подчеркивает, что замечания его направлены не против отдельных личностей, талант которых он признает, но против самого объединения. Следом выходит еще несколько подобных статей. Маяковский возмущен и строит планы, как ответить на критику.

В марте 1927 года в Политехническом музее проходит диспут, который так и называется: «ЛЕФ или блеф?» За ЛЕФ должны были выступать Николай Асеев, Осип Брик, Валерий Жемчужный, Михаил Левидов, Антон Лавинский, Владимир Маяковский, Александр Родченко, Варвара Степанова, Виктор Шкловский, а против — Леопольд Авербах, Александр Воронский, Владимир Ермилов и, конечно же, сам Вячеслав Полонский.

Переполненный зал ревом поддерживает выступление Маяковского, который разбирает статью и остроумно доказывает право ЛЕФа на существование. Поэт подчеркивает, что не стремится сделать искусство монолитным и единообразным, а, напротив, выступает за свободных художников вне всяких рамок. Поэт защищает от нападок своего друга Александра Родченко, которому припомнили письма жене об устрицах, напоминая, что «этот самый какой-то Родченко» получил на Международной выставке в Париже Серебряную медаль и диплом за свою рекламу. Хотя именно за рекламу многие критики, в том числе и Полонский, высмеивают Маяковского, хотя сам он считает свой слоган «нигде кроме, как в Моссельпроме» поэзией наивысшей пробы.

«Он идет, а за ним, подглядывая из-за угла, волочится сплетня…»

Многочисленные уколы Маяковский переносит по-разному: иногда отшучивается, а что-то тяжело переживает. Лев Кассиль напишет в воспоминаниях:

«Он идет, а за ним, подглядывая из-за угла, волочится сплетня, гогочет, вприпрыжку подскакивает анекдот:

— Маяковский… Сегодня в одной редакции ему денег не заплатили, так он три стола в щепки разбил, кассира на чердак загнал. А вчера, говорят, памятник Пушкина подпилить хотел!…

Он даже не обирает с себя где-то там за ушами, за затылком налипающую паутину. Он шагает, бормоча еще не совсем вылупившиеся строки новых задуманных стихов. Он идет неторопливо, но стремительно и уверенно туда, где его ждут, где он очень нужен, где знают, что Владимир Владимирович Маяковский не только „агитатор, горлан, главарь“, но верный друг, нежный, скромный и застенчивый, человек непотухающей внутренней теплоты».

Вячеславу Полонскому Маяковский отвечает не только на диспуте в аудитории Политехнического музея, но также позже в стихотворении «Венера Милосская и Вячеслав Полонский». Однако критику он воспринимает всегда очень тяжело. По воспоминаниям Зои Коцюбинской, которая была на диспуте в Политехническом музее, Маяковский на сцене блистал. Но когда после она, восторженная, врывается к нему в гримерку, чтобы поздравить с успехом, то застает там человека, постаревшего на десять лет. «Что с вами?» — спрашивает Зоя Коцюбинская. «Я очень устал. Если бы мне не мешали, я мог бы сделать очень многое», — отвечает поэт.

Таким Маяковского видели немногие. Все свои переживания он держал в себе. Во многом это подтолкнуло его к решению, которое он принял 14 апреля 1930 года.

Литература

• В.В. Маяковский: pro et contra / Сост., вступ. статья, коммент. В.Н. Дядичева. — СПб.: РХГА, 2006

• Катанян В.А. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. М., 1985

• Маяковский «haute couture»: искусство одеваться. Каталог материалов из фонда Государственного музея В.В. Маяковского. М., 2015

• Маяковский В.В. Полное собрание сочинений в 13 томах. — 1955–1961

• Маяковский без глянца / Составители П.Е. Фокин, Д.А. Тимофеев. М., 2019

• Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963

Мы публикуем сокращенные записи лекций, вебинаров, подкастов — то есть устных выступлений. Мнение спикера может не совпадать с мнением редакции. Мы запрашиваем ссылки на первоисточники, но их предоставление остается на усмотрение спикера.